Мой отец, Илья Алексеевич Бартков, в 1941 году, когда началась Великая Отечественная война, находился в Ленинграде, куда его направили из Приморского края учиться в Лесотехническую академию. Предполагаю, что первый учебный год он провел на рабфаке, так как его образования было недостаточно, чтобы стать студентом высшего учебного заведения.
Закончился учебный год – и 22 июня грянула война. В Лесотехнической академии создавалась одна из первых дивизий народного ополчения для тех, кто по возрасту или по состоянию здоровья не мог быть призван в армию. Отец, которому тогда было 44 года, вступил в нее.
В 70-е годы мне рассказал в Ленинграде Алексей Андреевич Брусничкин, отец моей подруги Марины Тарасовой, что он сам записывал в Лесотехнической академии всех желающих вступить в ополчение. Так что наши с Мариной отцы, хотя и не были знакомы, виделись в июне 1941 года.
Ополченцы были сразу отправлены на Ленинградский фронт. Папа рассказывал нам, детям, примерно в 1947 году, как они были вооружены: одна винтовка образца Первой мировой войны и десять патронов на пять человек. По дороге на позиции они добывали дополнительное «вооружение»: вилы, ломы, лопаты и просто палки из заборов.
В Архиве Министерства обороны СССР мы нашли сведения о моем отце: Бартков Илья Алексеевич, украинец, 1897 года рождения, с 4 июля по 18 августа 1941 года воевал на Нарвском направлении Ленинградского фронта в 4-ой дивизии 3-его стрелкового полка Ленинградского народного ополчения в должности начальника группы разведки. Рядовой. В бою получил тяжелое ранение в левую руку, закрытый перелом кости и контузию. Была выбита правая верхняя челюсть осколком мины. Представлен к награде медалью «За отвагу», но так и не получил ее, поскольку лечился по госпиталям и, кажется, даже и не знал об этом. Единственной его наградой была медаль «За победу над Германией», полученная им в 1945 году.
Провалявшись несколько месяцев по госпиталям, он поздней осенью 1941 года вернулся домой.
Наша семья жила тогда в городе Лесозаводске Приморского края. Мама, Татьяна Николаевна Высоцкая, была директором школы (тогда говорили – заведующей). Прямо в здании школы находилась и квартира директора. Из нее было два выхода: во двор и в школьный коридор.
Хорошо помню этот коридор, он мне тогда казался очень и очень длинным. И соблазнительным: в противоположном конце его был кабинет директора, то есть мамы. И хотелось по нему пойти к ней, но эта дверь закрывалась на крючок.
В один прекрасный день я обнаружила, что эта дверь на крючок не закрыта! В квартире была старушка, помогавшая маме, которая, по-видимому, в это время занималась с моим маленьким братиком Борей. Конечно, я открыла заветную дверь и отправилась навестить маму.
Когда я заявилась, мама была занята: что-то укладывала и перекладывала на полках, поэтому отвести меня обратно не имела времени. Она усадила меня на свой рабочий стол, откуда я глядела в окно или рассматривала кабинет.
И вдруг дверь отворилась и в проеме появилась фигура солдата в шинели, с тощим «сидором» на одном плече. Я испугалась: у солдата было черное лицо, заросшее небритой щетиной, и белые глаза (голубоглазый папа имел густые, широкие черные брови), но самым страшным было то, что мама вскрикнула, а он схватил ее руками и так и держал, мама же плакала, а я громко орала от страха. Так папа пришел с войны.
Рукой он уже владел (возможно, с ограничениями после перелома), челюсть ему в госпитале вправили, но он оглох, и после контузии у него все время тряслись руки.
Слух вернулся неожиданно: они с мамой шли по деревянному мосту через реку Уссури, причем мама вела глухого мужа под руку. Их обогнала машина, груженная пустыми ящиками; попав колесом в выломанную щель, она громыхнула ящиками – и в этот момент папа сказал: «Таня, я слышу!»
Руки его со временем трястись перестали, но, когда он нервничал или огорчался, начинали трястись снова.
Мы после войны с подросшим братом (мне было лет 7-8, брату лет 5-6) иногда просили: «Папа, расскажите про войну!» Он всегда отказывался: не хотелось, наверное, вспоминать тяжелое прошлое. Видно, не ему одному, что и подметил Владимир Высоцкий в одной из своих песен:
Есть у людей на все свои причины.
Не скрыть, а позабыть хотят они, -
Ведь в толще лет еще лежат в тени
Зарытые заржавленные мины.
Но горькое чувство оттого, что позднее, став взрослой, я не расспросила отца о войне, о его боевом пути, пусть коротком, но отважном, мучает меня до сих пор. Простите меня, папа!
Уже мало осталось людей, которые пережили Великую Отечественную войну и могут рассказать о своих впечатлениях. Я одна из них. И написала это для своей семьи. Возможно, и другие прочтут не без интереса.
Следите за свежими новостями:
